А я сегодня после работы ходила на залив плавать. Вода такая ровно-теплая. 
Остывающее солнце, спокойное, электрическое уже висело над оранжевым горизонтом. Это на западе, но оказывается восток на закате тоже цветной. От синего над головой небо к востоку скатывается сперва в бледно-голубой, потом незаметно, по-акварельному расплывается в зеленовато-желтый и неожиданно растягивается широкой полосой розового цвета, которая отражается в воде словно предвосхищая подъем из глубины еще одного румяного солнца. 
Но вместо этого через розовость над водой стало проявляться фиолетовое неумолимое вечернее небо, словно из воды вырастали стертые временем горы. 
Земля повернулась к ночи.
Я плавала минут 30, и совсем не устала. Потом вышла, в кабинке для переодевания сняла купальник, накинула на голое прохладное тело сарафан и пошла домой, помахивая кульком с тяжеловатым мокрым комком. А воздух совсем теплый. И вообще, здорово.

У Сент-Экзюпери однажды затвердела на бумаге мысль с таким горьким предупреждением — «Не проверяйте друзей и любимых. Они всё равно не выдержат испытания». 

А как же можно тогда, если настолько не доверять? Жить зажмурившись, спрятав голову под подушку, надеясь, что все обойдется. Любимого минует соблазн, а друзей искушение? И небо будет всегда безоблачным.

Или заранее готовиться, оббивать железом, обливать для закалки холодной водой сердце...
Жаль, что я прочитала эту фразу...

Кто придумал, что проституция — это древнейшая профессия? Скорее уж охотник, жрец, воин, даже художник.
Может так говорят, чтобы польстить или подсластить свое отношение к проституткам? Мол, так уж повелось из века в век.
А вторая древнейшая   — журналистика… Вообще непонятно.

Иногда испытываю дикую благодарность к Гуглу. Когда я, забыв перейти на русскую раскладку, пишу латинскими буквами абракадабру в строке поиска, а он чудесным образом выворачивает мои каляки-маляки в человеческую речь. И хочется погладить его тихонько по рукаву и сказать: «Спасибо, что ты понимаешь меня..»

Оказываетя, чуткость, нежность и доброта — это генетическое отклонение. Называется синдром Уильямса. Люди, больные им — это те самые сказочные эльфы и феечки. Потому что особые признаки этой болезни, впервые задокументированной в 1961 году — это «детское выражение лица, невысокий рост, чистый звонкий голос и мягкая степень слабоумия, выражающаяся в крайней чуткости к окружающему миру, нежности и доброте».

Да, похоже, что доброта — это разновидность слабоумия. Зато не сказка.

Странно, что сейчас, когда с помощью компьютерной графики можно получить не просто совершенно реалистичное изображение кого угодно, но и пририсовать ему хвост, рога, одеть в любой костюм, хоть в скафандр, хоть в перья жар-птицы, переместить в любую точку макро и микрокосмоса, и даже оживить и заставить танцевать и петь покойника, таким восхищением пользуются абсолютно, гипер, фотографично достоверные портреты, кропотливо переносимые художниками на вызывающе огромные полотна.

Мне кажется, что они — это современные луддиты, которые упрямо доказывают, что могут не хуже машин или компьютеров. И исторически проигрывают. Уже потому, что меряются с ними.

Это только кажется, что противоположности — это когда ничего общего, разные полюса, никогда в жизни, полная несовместимость и неразрешимые противоречия.

А на самом деле смешай все краски палитры и получишь один черный цвет, а все цвета спектра — белый. Ледяная температура может обжигать не хуже кипятка, в каждом мужчине есть женская хромосома. И «всегда» то же самое, что «никогда». Да. Нет.

Все-таки прикольно, когда в новостной ленте читаешь о событии, которое запросто было бы отличным сюжетом для фантастической книжки.
Ну вот как вечеринка для путешественников во времени у Хокинга.
Или зацени заголовок — «Орден тамплиеров отверг обвинения в нападении на петербургский штаб казаков». О-фи-геть. Разрыв шаблонов.

А у Пелевина есть роман «Крайняя битва чекистов с масонами». 

Когда гибнут люди, взрывается земля, горят машины, то вдруг оглядевшись, сознание ошеломляет тот факт, что как ни в чем не бывало жужжат мухи, пахнут цветы, бегут по небу облака. Так нечестно! 
А потом, спустя годы, намного пережив человеческую память, вдруг из-под земли вылазят ржавые, но кусачие снаряды, годовые кольца на деревьях в 1941-45 годах оказываются исчезающе узкими, как будто деревья не росли и не жили, затаившись от войны. А на полях, усеянных железом по-прежнему еле-еле пробивается трава.
Так честно...

Афганцы всегда берут с собой в дорогу птичку. Музыка в исламе запрещена, кроме пения муэдзина, — а вот пение птиц разрешено. И еще разрешено пить зеленый чай, наливаемый из серебристого чайничка, сидеть на жесткой траве среди марципановых роз и молодых елочек в окружении пологих гор, к которым в избытке прилепились домишки, как ракушки к старинной шхуне, и слушать певчую птичку в большой ивовой клетке вместо радио ФМ, Николая Баскова и Джо Дассена… и так последние лет пятьсот. А может и всегда.